Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков

Ознакомительный фрагмент

у меня, для чего мне капитан, он принял от меня заявление и тут же выдал бланк для прохождения комиссии.

— Результаты на руки не выдаются, — напутствовал он. — Так что позвони нам, как только пройдешь комиссию.

Из УВД я пошагал налево в сторону улицы Орлова и в этот же день успел пройти нескольких врачей. Кроме того, мне следовало принести целый ворох справок из различных диспансеров — наркологического, психиатрического, туберкулезного, а также сдать кровь на СПИД.

В седьмом часу я вышел из поликлиники с аппетитом, как у волка, — без завтрака, обеда и ужина живот у меня подвело. И тут на ум мне пришла Мишкина матушка Вера Ивановна.

До Севера от улицы Орлова было лишь несколько остановок. Я прыгнул в подошедший трамвай и вскоре уже сидел на кухне у Веры Ивановны. Трехкомнатную квартиру, пока Мишка служил в армии, Вера Ивановна поделила, чтобы не было у сына проблем на случай женитьбы. Теперь у Мишки точно не было никаких проблем, а малогабаритная квартира в районе «Трех богатырей» наверняка пустовала, так как Люська постоянно теперь проживала с родителями.

— Так и живу теперь… — говорила она. — Существую…

Вера Ивановна отошла к кухонной плите и заплакала. Одиночество давило на нее изо всех щелей — дочь училась в другом городе и, естественно, не могла ездить часто.

— Была бы моложе — на работу опять поступила бы. Твоя-то работает мамка?

— Работает…

— А на тебя, говоришь, напали?

— Напали…

Вера Ивановна поставила на газовую плиту чайник, достала колбасы, пару яиц и принялась готовить глазунью — любимое Мишкино блюдо.

— Не повезло ему, — говорила она. — Ой, не повезло с женой! Они же все время ругались — из-за денег, словно в них только счастье. Она его и в Чечню три раза отправляла из-за них же, а сама в это время здесь успевала — так что одному богу известно, от кого у нее Игорек.

Она в упор посмотрела мне в глаза и продолжила:

— Для нее-то ведь нету разницы, от кого, потому что она-то ведь мать. И ребенок при ней. А каково мне. Они даже ребенка теперь от меня прячут. Не хотят, чтобы я брала его на руки.

Слова эти не были для меня новостью. Я знал от Мишки, что мать неровно дышит в отношении Люськи. Между ними словно черная кошка пробежала — в первый же день после свадьбы.

Я сидел и молчал. Пусть поговорит человек, разрядится.

— Я и Вялову об этом сразу сказала, что не просто так все это случилось. Ну, не верю я в то, что Коньков взял и просто так начал стрелять. С чего бы вдруг взять и начать ему? — Она отвернулась к плите. — Взял и застрелил моего сына… А четверых ранил…

Она задумалась, глядя в окно, потом вдруг продолжила:

— Вот я и думаю, что все сходится. Потому что не могла она родить по этому времени. Говорит всем, что он у нее недоношенный, но это вранье. Просто взяла и улеглась в больницу, будто на сохранение. Пыль в глаза пустить. Ребенок зачат в момент, когда Мишин отряд находился в командировке.

Мишка рассказывал мне о подозрениях матери и называл это старушечьим бредом. Он так любил Люську, что готов был носить её на руках. А та отвечала ему, как видно, тем же. Во всяком случае, я не видел их расстроенными. Возможно, Вера Иванов, как и многие матери, не доверяла снохе.

— А вы с матушкой хоть сегодня переезжайте ко мне, — сказала Вера Ивановна. — И живите хоть всю оставшуюся жизнь — я хоть воспряну с вами. Пусть Аннушка мне позвонит. Или я сама ей сейчас позвоню.

Она двинулась было с кухни, но я остановил. Мать была совершенно не в курсе последних событий, и новость из уст бывшей соседки могла свести ее с ума.

— Я сам с ней поговорю. Вернусь и поговорю. Извини меня, тетя Вера. Просто я хотел увидеть тебя и попросить прощения.

— За что? Христос с тобой…

У Веры Ивановны округлились глаза. Она села напротив.

— Что Мишку не спас тогда.

— Не думай об этом, — махнула она рукой, — видно, такому уж быть. А ты ешь, не стесняйся.

Справившись с глазуньей и допив чай, я вдруг понял, что не смогу сюда перебраться. Да и мать едва ли согласиться ездить отсюда на работу в такую даль.

Помолчав с минуту, я стал собираться. То, что касалось меня и Мишки, давно было сказано, и Вера Ивановна это теперь понимала. Она просто стояла рядом и смотрела, как я обуваюсь в прихожей. Можно было только догадываться, что творилось в ее материнском сердце. Для нее это было горе, которое нельзя пережить.

Поцеловав хозяйку в щеку, я вышел на улицу, сел в проходящую мимо «газель» и поехал к себе в Заволжский район. Дорога проходила вдоль волжского косогора, виднелась внизу громадная масса воды, рассеченная мостом, построенным, как говорят, при последнем царе Николае.

Трясясь на асфальтовых кочках при спуске к Волге, я думал о собственной жизни и, не переставая, удивлялся. Защита свидетелей оказалась фикцией: нашелся кто-то, кто рассказал обо мне Конькову, и тот моментально использовал информацию — через своих друзей, через администрацию следственного изолятора. Наверняка следователь не имеет к этому никакого отношения. И прокурор не имеет. И Петька Обухов… Обо мне мог рассказать кто угодно. Это могут быть другие потерпевшие, каждый из которых находится пока на лечении. Один до сих пор хромает, второму недавно делали повторную операцию: пуля прошла через верхнюю челюсть, обезобразив лицо. Третьему удалили разбитое пулей яичко, сшили пенис и направили на реабилитацию в санаторий. Четвертый носит на перевязи правую руку, из которой беспрестанно сочится жидкость. Могли они специально рассказать обо мне? Едва ли…

Впрочем, каждый из них мог невольно проболтаться о том, что в милицейской автомашине находился еще один человек, который дает теперь показания, и которого зовут вовсе не Сидоров… И не Петров…

Мишка всегда был моим лучшим другом. Он выручал меня на войне. Память о нем не позволит мне отказаться от дачи показаний — только бы Обухов перестал метаться.

«Газель» перебралась по мосту на другой берег, поднялась в гору, и тут я решил, что надо бы заехать к Людмиле. Все-таки я ей не просто так, а товарищ погибшего мужа. Я вышел из машины, позвонил ей на домашний телефон, а минут через пять уже был на месте. В углу стояла детская кроватка, тут же была и коляска. Ребенок спал, и мы тихонько разговаривали.

Оказалось, что предки перебрались у нее в «Три Богатыря». Они вроде как решили, что